Задав такой вопрос, он подумал и сам себе ответил:

– Да, мудрый Тэнгэр искусней меня. Его оройхоны сложены огнистым кремнем, а мои легковесны, их камень можно крошить руками. Но я докажу всему миру, что я не хуже старика.

Илбэч выбрал место и начал строить. Вскоре оройхон был готов, хороший оройхон, ничуть не хуже всех остальных, но илбэч не успокоился и продолжал строить его всё больше и больше. Каждый камень он делал как тэсэг, а тэсэг – словно холм. Столбы под оройхоном сгибались от страшной тяжести, но илбэч ничего не замечал. Лишь когда верхушки суурь-тэсэгов скрылись в небесном тумане, гордый илбэч сказал:

– Старик Тэнгэр не умел делать такое. На подобном оройхоне должен быть и кремень, и многое множество иных чудес!

И он пошёл, чтобы взглянуть на сотворённые им чудеса. Но его малый вес оказался последней каплей, переполнившей чашу, и едва гордец ступил на чудовищный оройхон, как столбы, не выдержав, подломились, и илбэч исчез в пучине вместе со своим творением.

Вот и вся простая байка. Поучение пусть каждый выберет сам. Большинство скажет поговорку: «Из кучи чавги не слепишь одного туйвана», – и они будут правы. Длиннобородые мудрецы, грозно подняв палец, внушительно объяснят, что такова судьба всякого, вздумавшего посягнуть на божье величие. С ними тоже согласятся. А некоторые – их мало, и они слывут глупцами – молча решат, что лучше провалиться в тартарары, чем жить, не поднимаясь выше того, что указано тебе кем-то другим.

Глава 6

Первый же человек, встретившийся Шоорану в стране добрых братьев, заслуживал самого пристального внимания. Несомненно, это был изгой, самый его вид надёжно разрушал басни о сказочной жизни в далёкой стране. Но даже среди изгоев редко можно встретить столь изувеченного человека. На нём не было ни единого целого места, шрамы наползали на шрамы, словно человек был покрыт грубой буро-красной корой. Единственный глаз недобро смотрел из-под вздёрнутого века, вместо другого глаза слезилась покрасневшая воспалённая яма. На щеке пониже ямы зиял сквозной свищ.

Человек сидел на корточках, разрывая стеблем хохиура чавгу, и тут же ел её. Дыру на щеке он прикрывал рукой, из-под пальцев текли сок и слюна. Пальцев на руке оставалось всего два, и рука была похожа на диковинную клешню.

Но каков бы он ни был собой, у него можно узнать хоть что-нибудь о стране. Пусть он думает, что говорит со шпионом, доносить подобный тип всё равно не побежит.

– Привет! – сказал Шооран. – Как удача?

При виде незнакомца, внезапно возникшего перед ним, калека подскочил, затем полуприсел в странном поклоне. Рубцы и шрамы сложились в гримасу, должную изображать улыбку.

– Ждыавштвуйте, доввый шеловек! – Через дыру со свистом выходил воздух, передних зубов у бродяги тоже не оказалось, и понять, что он говорит, было почти невозможно.

– Как тебя зовут?

– Ижвините, – невпопад ответил калека, прижимая остатки рук к груди.

В следующее мгновение он ударил.

Шооран никак не ожидал удара да ещё с левой руки, в печень, и хотя успел отшатнуться, но клинок, возникший в руке изгоя, пробил жанч и, если бы не кольчуга, поранил бы Шоорана довольно ощутимо. Плетёная хитиновая рубаха, спружинив, отвела остриё, и через две секунды изгой был обезоружен.

– Умён! Ты долго думал, пустая голова?

– Виноват, доввый шеловек. Фогойяшилша.

– Чего?.. – не понял Шооран.

– Гойяший шлишком. Виноват.

– Ладно. Так как тебя зовут? Только без ножа говори.

– Ылаго-фьэ-фодоф-ный-штау-ший-вуат… – Было неясно, силится изгой что-то произнести или нарочно мучает звуки, издеваясь.

Шооран добыл из сумки пластырь.

– Залепи щёку и отвечай толком. А то шипишь, как пойманная тукка, ничего не разобрать.

– А жашем уажбиуать? – ощерился изгой. – Не видишь, што ли, што я маканый? – от злости или перестав паясничать, он заговорил почти разборчиво. – Ешть выемя – ташши меня куда надо, а нет – фуаваливай к Ёоол-Гую!

– А ты не видишь, что я нездешний?! – взорвался Шооран. – Я о ваших делах ничего не знаю! – В следующее мгновение он сообразил, что здесь, на дальней окраине, неоткуда взяться чужаку, и поспешил объясниться, впрочем, не меняя взбешённого тона: – Третью ночь ползаю по вашей стране, из конца в конец прошёл – ничего не пойму!

Изгой просветлённо хлюпнул носом, расправил смятый пластырь, вытер со щеки текущие слюни и водрузил пластырь на свищ.

– Так ты иж жемли штарейшин? – сказал он, лишь слегка пришепётывая. – Так бы и говорил шражу.

– То-то ты слушал, – укоризненно заметил Шооран.

Изгой разложил подстилку, устроился на ней поудобнее. Спросил:

– Тшево тебе рашкажывать-то?

– Сначала – вообще. Как вы тут живёте?

– Живём хорошо. Любим друг друга до шмерти.

– Это я уже понял. – Шооран сунул палец через пробитую в жанче дыру, проверяя, цела ли кольчуга. – Правит у вас кто?

– Никто не правит. У наш равенштво. Вше люди братья, только одни штаршие да умные, а другие – дураки.

– Ну а принадлежит всё – кому? Я с суурь-тэсэга смотрел, поля у вас огромные, одному такое не убрать.

– Обшее. Вше вмеште работают.

– Ясно, – сказал Шооран, вспомнив, что рассказывал Энжин о стране старейшин. – Ну а ест кто? Мяса-то всем не хватит.

– Вше понемношку едят. Не мяшо, конешно. Мяшо, туйван – это тшерэгам. А протшим оштаётша только для нажвания.

– У вас что, очень много народу живёт на оройхонах? – недоумевающе спросил Шооран. Рассматривая с высоты сухой оройхон, он не заметил слишком большого перенаселения.

– Много, штрашть школько.

– Больше тройной дюжины? – удивился Шооран.

– Не-е! Где такую прорву прокормить? Меньше.

– Ладно, – сказал окончательно запутавшийся Шооран. – Разберусь. А ты-то почему здесь? Ты бандит?

– Я – маканый, – странное слово звучало будто характеристика и вместе с тем как имя. – Бандитов у наш нет.

– Слушай, – сказал Шооран, переходя к главному для себя вопросу. – Я ищу одного человека, женщину. Около года назад она ушла в вашу страну. Подскажи, где она могла приткнуться, где её искать?

– Мы чужих не любим. – Изгой вздохнул, пластырь на щеке вздулся пузырём. – Молодая она?

– Молодая. И красивая.

– Тогда её могли в какую-нибудь обшину принять, обшей женой.

– Это как? – насторожился Шооран.

– Я же говорю – у наш равенштво. Мушшины могут иметь много жён, а женшины ражве хуже? Они тоже могут. Ешли она шоглашитша вжать в мужья шражу вшех мушшин в обшине, то её могут принять.

– Вообще это называется не жена, а по-другому, – заметил Шооран. – Она не согласится. К тому же она ребёнка ждёт… ждала тогда, сейчас уж родила давно.

– Ш ребёнком нигде не вожмут. Ей тогда одна дорога – на алдан-тэшэг.

Шооран вспомнил удивительные представления братьев о загробной жизни и промолчал. Потом спросил:

– А если всё-таки искать, то где?

– Где угодно. У наш швобода. – Изгой отвернулся от Шоорана и занялся чавгой. Потом сказал, не оборачиваясь: – На ближних оройхонах таких нет. Я тут вшех жнаю.

– А как вы друг друга зовёте? – спросил Шооран. – Чтобы мне не пугать всех подряд. Обычаи у вас какие?

Ответить изгой не успел. Из-за тэсэгов вышло с полдюжины вооружённых людей.

– Кто такие? – Острия копий упёрлись сидящим в грудь.

– Ах, доблешные тшерэги! – зашамкал изгой. – Што вам надо от двоих ушталых путников? Мы пришели отдохнуть…

– Ты молчи, недомаканый, – прервал старший. – С тобой всё ясно. А вот это что за диво из далайна? – Он повернулся к Шоорану. – Обыскать.

– Не советую! – Шооран схватился за гарпун.

Удар копья болезненным толчком отдался в груди, но кольчуга выручила, а в следующее мгновение Шооран был на ногах. Он мог бы проткнуть потерявшего равновесие воина, но ещё надеялся закончить дело миром и не хотел убивать. Он лишь выбил копьё, ударив тупым концом гарпуна по пальцам, и тут же отступил на шаг.